Её цена
День
– Лёха! Пойдёшь пиво пить?
Оклик вырвал меня из задумчивости, так что я даже не понял, кто именно спрашивает. Оглянувшись в сторону голоса, я увидел Санька в окружении ещё пары человек. Санёк выжидающе глядел на меня.
– Ага, – кратко ответил я, не отвлекаясь от своих мыслей. В конце концов, почему бы и нет?
Пятница подходила к концу, и ребята уже вовсю планировали свой вечер. Я не мог их за это винить, хоть сам и не был поклонником подобного времяпрепровождения. Конечно, я был не прочь порой собраться компанией в каком-нибудь заведении и хорошенько пошуметь в узком кругу, но смысла в том, чтобы делать это часто, как в американских ситкомах, не видел – лучше раз наболтаться на неделю вперёд и посвятить побольше времени какому-нибудь более любимому и полезному занятию, чем каждый вечер собираться в баре в попытке искусственно компенсировать отсутствие удовольствия от жизни ниочёмным общением. Поэтому на подобные мероприятия по сплочению коллектива ходил и нечасто, но меня всё равно регулярно на них звали. Ну а я и не против – так как обычно я решал по настроению, и иметь такую возможность было неплохо.
Делать мне было нечего, никаких планов на вечер я не имел – оставалось лишь бессмысленно сидеть на стуле в ожидании того, когда я наконец смогу пойти домой и бессмысленно сидеть на стуле уже там. Ничего интересного в моей жизни в данный момент не происходило. Я заканчивал образование и совмещал учёбу с работой – или, вернее будет сказать, совмещал работу с учёбой, так как именно на первой я проводил большую часть своего времени – и свободного времени у меня практически не было. Конечно, я мог себе позволить пару раз в месяц сходить куда-нибудь оторваться, но о еженедельной, а то и ежедневной, движухе времён молодости пришлось позабыть. Впрочем, я надеялся, что это ненадолго, и как только мне удастся снять университетский груз со своих плеч, я смогу вернуть свою жизнь в привычный мне ритм. Уволиться, например, было бы неплохо. Впрочем, что делать со своей жизнью потом, я и понятия не имел, да мне это было и не интересно – всё же я привык жить сегодняшним днём, не особо загадывая наперёд, что не мешало мне фантазировать о том, сколько всего я повидаю и попробую. Подобные мысли обуревали меня в последнее время всё чаще и чаще, и полностью погружённый в привычный уже их поток, я даже и не заметил, как рабочее время кончилось.
Домой я вернулся поздно. Ничем не примечательная пьянка не особо меня расслабила – однообразные посиделки скорее уже начинали надоедать своей рутинностью. Как будто вторая работа, подумал я – вернее, обязательный элемент первой. Возможно, это связано с тем, что я с этими людьми и так вижусь почти каждый день, и нет ничего нового или интересного, что бы я мог внезапно о них узнать. С другими было не так. Пусть мне обычно было и сложно завязать знакомство или разговор, всё же, когда беседа каждый раз разная, вносит элемент неожиданности, неопределённости, и ты всё равно находишь что-то, что тебя заинтересует. Впрочем, всегда возможно нарваться на не самых приятных собеседников. Особенно неприятно, когда общаться ты не хочешь, но просто взять и уйти по тем или иным причинам не можешь – даже хотя бы и из чистого интереса узнать, что же будет дальше.
Единственным исключением, пожалуй, был Саша, с которым мне всегда было одинаково комфортно и интересно, вне зависимости от того, сколько мы уже болтаем и какое мне настроение. С ним я познакомился ещё в универе – пусть и не с первого курса, но в какой-то момент он попал в мою группу, и у нас нашлось довольно много общих интересов. Я не часто общался с однокурсниками сверх необходимости, но с ним постоянно хотелось что-то обсуждать, делиться новостями, мнениями, рассказывать что-то интересное. Он же был гораздо социально активнее меня, и праздное времяпрепровождение и болтовня как будто были его стихией. Я часто видел его в компании с какими-то его знакомыми, и не заметил, как сам стал к ним вхож: сначала я попадал в их круг общения как Сашин придаток, а затем и на меня самого стали обращать всё больше внимания, и постепенно я начал чувствовать себя всё комфортнее в окружении незнакомых или малознакомых мне людей. Он же предложил мне вместе устроиться на работу, и вот, непонятно каким образом, мы стали коллегами. Разумеется, из нас двоих заводилой компании остался он, но и я ни разу не чувствовал себя здесь лишним или чужим. Так что я быстро стал полноценным членом коллектива сам по себе, хоть по привычке и продолжал ориентироваться на своего старого друга.
Домой я пришёл сильно уставшим, и сил на какие-либо ещё развлечения попросту не было. Было уже около полуночи, а утром меня ждала учёба. Раздевшись и наскоро приняв душ, я поставил будильник и быстро заснул.
***
Ночь
Первым, что я почувствовал, была… лёгкость. Всеобъемлющая, всепоглощающая лёгкость, пропитавшая каждую клеточку моего тела. Хотя нет, первым всё-таки была боль. Ослепительная вспышка практически осязаемой боли, точно также скрутившая всё моё естество, белая вспышка, заменившая мне зрение, за пределом которой я не мог думать ни о чём – и в ту же секунду исчезнувшая вместе с болью, сменившись той самой лёгкостью. Это было настолько быстро, что я даже не успел её осознать – не было даже ощущения того, что это длится целую вечность, чего можно было бы ожидать, смотря на секундное ощущение со стороны. Лёгкость же не была похожа ни на что из того, что мне доводилось испытывать ранее. Она не была похоже на ощущение отсутствия своего тела, как это бывает во снах, не давала ощущения невесомости, не внушала ложное чувство, что я могу делать всё, что захочу. Во всём остальном я не чувствовал никаких различий с бодрствованием, и даже это чувство, никак не регистрирующееся сознанием, витало где-то на краю мыслей, незаметная, если о ней не думать, и неуловимая, если попытаться на ней сконцентрироваться. И всё же она постоянно была где-то там, как будто сообщая мне что-то, чего я не мог понять. Я был лишь мыслью, и с процессом осознания себя в мире, выглядящем, как наблюдение за тем, как он собирается вокруг меня из неясных частиц, я всё больше ощущал и самого себя. Это было похоже одновременно и на пробуждение после сна, настолько яркого, что тебе не сразу удаётся выкинуть его из своего мозга, и на формирование сна вскоре после того, как ты заснул. Единственное, на что это не было похоже – так это на осознание себя во сне, как это обычно выглядит в тех редких случаях, когда мне удаётся это сделать. Это было ощущение того, что меня не существует – не только в качестве физического объекта, но и идеи, мысли, которой я себя чувствовал. Как бы парадоксально это всё ни звучало. Возможно, именно так мир выглядит для некоего создающего Бога в процессе творения. И даже попытка понять, ощущаю ли я своё присутствие в окружающих меня вещах, не привела ни к чему определённому. Я как будто просто был – и в то же время меня не было, причём чем сильнее я ощущал, что меня не было в этом мире, тем чётче я осознавал своё бытие в центре своего мероприятия, словно мысль о том, что я всё-таки хоть как-то есть, была единственным, за что я мог зацепиться, чтобы не раствориться окончательно; но стоило мне её отпустить, как я сильнее ощущал окружающий меня мир.
Спустя какое-то время мне надоело перетягивать эту мысль туда-сюда, и я рискнул всё же обратить своё внимание на то, что меня окружает. Осторожно, боязливо пытаясь рассматривать своё окружение, вычленяя детали, складывая их в единую картину, я заметил ещё одну странность моего самоощущения – чем меньше я думал о своём присутствии, чем сильнее дозволял себе исчезнуть из своих мыслей и ощущений, тем детальнее и чётче становился мир вокруг. Стоило мне вновь задуматься о моём на него влиянии, и он становился бледнее, краски исчезали, а контуры и границы стирались. Но как только я вновь начинал думать так, как будто меня здесь нет, мир тут же начинал становиться похожим не на набросок, а на реальность. Я решил аккуратно попробовать простроить мир самостоятельно, опять же, будто в осознанном сне составляя декорации по своему разумению, но он мне не поддавался. Чем больше собственного воображения я к нему прикладывал, тем вновь иллюзорнее он становился. Мне потребовалось немало времени и усилий, но в конце концов я всё же смог полностью расслабиться и принять роль наблюдателя, приложив все свои усилия лишь к тому, чтобы наслаждаться тем, как эта «реальность» формируется самостоятельно.
То, что я – если всё-таки можно так сказать – находился в каком-то помещении, было ясно с самого начала. Сплошные стены вокруг были аккуратно ухожены, на них не было видно и следа воздействия погоды даже тогда, когда их еле удавалось разглядеть. Но до этого они существовали как будто отдельно друг от друга, так, что охватить взглядом (хотя вряд ли я именно смотрел) можно было лишь одну из них. Спустя время я начал видеть сразу несколько, окружавшие вытянутое пространство, которое можно было рассмотреть в разные стороны с моей недвижимой точки, и также ограниченное какими-то поверхностями снизу и сверху. Очевидно, это было не что иное, как коридор. Что-то ещё стояло у одной из стен на большей части её протяжённости. Что-то металлическое, многосекторное, составное – шкафчики! Да, именно, индивидуальные шкафчики, какие мне доводилось порой видеть в различных спортивных заведениях, но эти были больше похожи на те, что показывают в кино про американские школы. Напротив шкафчиков, вдоль другой стены, я начал видеть расположенные на некотором расстоянии друг от друга двери, наверняка ведшие в какие-то помещения – возможно, учебные, если это действительно школа? Внезапно раздавшийся оглушительный шум, какофония звуков, звучавшая со всех сторон, раздававшаяся в моей голове, привёл меня в чувство, и в коридоре возникло множество людей, идущих, стоящих, беззвучно разговаривающих друг с другом. Они не были силуэтами, хотя разглядеть их детали я не мог. Рискнув на них сконцентрироваться, я понял, что слышал их голоса, хоть и не мог вычленить ни единого слова. Всё разом смолкло, и в паре метров от себя я увидел девушку, копающуюся в одном из шкафчиков. Он был открыт, хотя секунду назад я видел их все закрытыми – я не видел ни того, как она подошла к нему, ни того, как он открылся. Как будто до этого я мог разглядеть лишь само наличие шкафчиков, и в одно мгновение начал различать то, что с ними происходит. Тогда же я услышал и первые слова:
– Чего ты так долго?
Девушка что-то ответила, но её слов я не только не разобрал, но даже и не услышал. Тогда к ней обратились вновь:
– Мы же так опоздаем…
Только сейчас я заметил в нескольких шагах от неё ещё двух девушек – по-видимому, подруг. Они-то и подгоняли её, очевидно, куда-то собираясь. Роющаяся в шкафчике девушка вновь что-то сказала, и вновь я не услышал ни единого слова. Хотя уверенности в этом у меня быть не могло, ведь я не видел её лица, но каким-то образом я чувствовал, что она что-то говорит – как будто факт этого регистрируется у меня где-то на той же подкорке, которая ранее передавала шум разговоров ещё до того, как я увидел людей. Наконец она закрыла шкафчик, и они все вместе пошли по коридору дальше от меня.
Смотря за тем, как они отдаляются, я понял, что ещё ни разу со «сборки» этого мира не попытался перемещаться в нём. Я попробовал пойти – это не сработало. Только сейчас, направив взор вниз, я понял, что у меня не было тела. И действительно, подумал я, как будто меня не существует. Но ведь я мог мыслить, смотреть по сторонам, осознавать – может быть, я заключаюсь в какой-то точке в воздухе? Тогда можно попробовать перемещения, как во снах. Но и простая мысль о перемещении вперёд не сработала. Я сконцентрировал своё внимание на другой точке впереди по коридору, и незаметно моя перспектива сменилась той, что давалась оттуда. Как будто телепортация, только конкретного ощущения не было. Я попробовал этот способ ещё и ещё, и вскоре снова был уже недалеко от той троицы. Перемещаться такими рывками было несколько неудобно, но при концентрации на чём-то физическом ничто больше не давало такого ощущения реальности, как они. Мир вокруг меня уже не простраивался, он просто существовал, словно показывая мне то, что находится вокруг них; в отдалении же от них попросту застывал, возвращаясь в то состояние, в котором был, когда я впервые их увидел, и я не был уверен, не начнёт ли он со временем разрушаться. Оставаться в окружении безжизненных картин воображения не хотелось, и я последовал за ними.
Я по-прежнему слышал их голоса, но слов разбирать больше не мог, как будто некий белый шум в моей голове блокировал вычленение отдельных звуков из общего фона, при том что его даже не было. И я по-прежнему не мог расслышать ничего из того, что говорила та девушка, которую я увидел первой. Это было для меня самым удивительным – почему из всех я не слышу именно её? Как будто её речь слилась с тем же белым шумом, что и слова остальных, я даже перестал чувствовать, когда она что-то говорит, но ведь должна она что-то говорить своим подругам. Нет, конечно, возможно, они и не разговаривают с ней, раз уж я ничего не могу разобрать, но со стороны это выглядело так, как будто они ведут оживлённый разговор о чём-то. Я задавался вопросом, что же мне надо сделать, чтобы это изменить, когда они дошли до большой двери, по-видимому, ведущей на улицу, и я чётко услышал, как кто-то окликнул:
– Фейри!
Они остановились и оглянулись, и я наконец-то смог её разглядеть – длинные русые волосы, немного раскосые глаза, придавшие ей выражение хитрости при прищуре, вздёрнутый носик, сужающееся лицо с тонким подбородком. Как будто бы ничего примечательного, но чем-то притягательное всё равно.
К девчонкам подошёл какой-то парень и что-то сказал им; слов я опять не расслышал. Пока остальные смотрели по сторонам, лишь одна слушала его с неким подобием видимого внимания – та самая, которую я никак не мог услышать. Видимо, это её он назвал Фейри. Когда он закончил говорить, я уж приготовился попробовать прочитать по губам, но секунду спустя неожиданно чётко услышал:
– Да, хорошо. Сделаем тогда, как скажешь.
В этих словах была слышна насмешка, и вместе с тем они отдавали легкомысленной серьёзностью. Пока я наслаждался её голосом, запоминая про себя его звучание, подруги вышли из двери, а меня начало утягивать назад, обратно, туда, где я появился в самом начале. Боли не было; я лишь чувствовал, как всё моё естество растягивается, сжимается, перекручивается и, в какой-то момент, выталкивается наружу.
